В путешествиях по всему земному кругу Тедаса климат менялся стремительно. От невыносимой жары в Адаманте, где воины едва ли не зажаривались в собственных доспехах, и кожа ссыхалась и обветривалась от испепеляющего горячего ветра до ферелденских Морозных Гор с их недружелюбной погодой и ледяным ветром, пробирающим до самых костей и, возможно, проникал куда-то глубже; оттого и норов местных жителей был столь же суров и угрюм.
Походы не тяготили Гвен, отнюдь, скорее – наоборот. Было в этом что-то авантюрное; с искрой, легким безумием! Оно меняло привычный жизненный уклад, разукрашивая его в цвета пейзажей пройденных сотен лиг.

Остановка в Скайхолде обещала быть недолгой - временной, но тут и там появлялись дела, под которые Цикута радостно подписывалась; обзаводилась новыми связями-знакомствами, рыскала по морозным землям, расширяя свой кругозор, постепенно вливаясь в быт Инквизиции, а позже – становясь его частью. Нет ничего более постоянного, чем временное.
Цикута смогла присмотреться почти что ко всем обитателям «Зимней Твердыни» Инквизитора, исключая разве что… Одного человека.

Человека, звавшего себя Стражем Блекволлом. И поначалу, в пылу всех своих дел Гвендолин не акцентировала на своем собрате внимание, пока, наконец, события битвы за Адамант не улеглись в светлой голове убийцы, чтобы дать простор мыслям новым, ничуть не менее параноидальным, чем все те, что по обыкновению могут вертеться в сознании человека ее профессии.
Гвен попробовала деликатно навести справки о спутнике Инкивизитора, но найти что-то достойное не могла; в любом случае, агентурная сеть шпионов не давала распространяться любой, даже самой, казалось бы, нелепой информации. Именно по этой причине, когда любопытство превысило все возможное и невозможные рамки приличия, Гвен подобралась к Блекволлу ближе…

И не почувствовала ничего.

Бледнолицую орлесианку, пожалуй, это озадачило не меньше, чем все то, чему она ранее была свидетелем, но сейчас оно постепенно превращалось в некий азарт. Легкую адреналиновую агонию, кою Гвендолин чувствовала каждый раз, берясь за сложный заказ, требовавший от нее максимум мастерства.
Пробраться в конюшню под покровом ночи не составило особых трудов, в самом деле. Патруль местной стражи сделал дежурный обход и Цикута, с легкостью и грацией хищного зверя оказалась в начале на покатой крыше. Конечно, можно было зайти с основного хода, ведь ничего преступного убийца не задумала… Пока что. Однако это показалось Гвен дюже скучным, в конце концов, она собиралась расковырять панцирь «Стража» до мягкой плоти, а это должно быть дюже эффектным!

Цикута вытянула из сапога один из своих плоских кинжалов, и спряталась за одним из стогов сена, сваленных в углу на втором этаже. Гвен собиралась дождаться, пока воин поднимется по лестнице и, скорее всего, разоружиться; это позволило бы убийце оказаться в более выгодном положении. Хотя бы временно; о навыках Стража, как бойца, она уже сложила определенное мнение и не стала бы недооценивать мужчину даже в таком щекотливом положении.

Стражу удалось дождаться своего коллегу и не прикорнуть, однако программа сорвалась. Мужчина будто бы и не собирался выбираться из своего доспеха; как раз наоборот. Он спешно подобрался к столу, зажег свечи и бухнулся на скрипучий деревянный стул.
Гвен выбралась из укрытия, оказавшись почти что за спиной у Блекволла.

– У меня тут к Вам парочка вопросов. Позволите? – Хмыкнув, буркнула Гвен.

Гвендолин хмуро покачала головой, громко втянув носом воздух; то ли негодуя, то ли сдерживая какой-то особый сорт злости. Впрочем, на бледном лице Стража не отразилось ничего – как обычно это бывало с ней; в быту ее мимика оказалась не более разнообразной, чем у той же болванки для поделок, на которые она переводила взгляд с затылка лже-Стража Блекволла.
Несколько раз покрутив тонкий и плоский клинок в руках, орлесианка убрала его обратно в скрытые ножны, спрятанные в сапоге; впрочем, не такие уж они и тайные, коль есть у каждого порядочного разбойника или убийцы.

Поначалу, Гвен подумалось, что следовало бы припечатать голову лжеца к столешнице; с особым удовольствием запуская руки в копну темных волос и возить по выщербленной древесине лицом, пока кожа не соберет все возможные и невозможные занозы и царапины, сломать ему ударом о тот же стол нос и ждать, пока крови натечет столько, что признаниями можно было расписать все стены этой конюшни от первого до второго этажа крупными смазанными буквами.
Но был ли в этом куда больший смысл? Цикута задумалась на мгновение – заметила в отражении щита свое прискорбное выражение лица, а потому, сделала пару шагов в сторону воина, чтобы присесть рядом, на стол, забравшись ногами на грузную скамейку. Не слишком изысканно, не по орлесиански, и вообще, это было абсолютно невежливо.

– Как чудно, что Вы готовы к разговору. – Плавно растягивая слова, произнесла убийца, изящным движением руки сбросив с плеча Блекволла невидимую пылинку. – Полагаю, Вы уже знаете, о чем я буду с Вами разговаривать, так ведь? – Гвен склонила голову набок, и пальцами той же руки, что секунду назад едва касалась плеча бородатого бойца, подхватила его за подбородок, чтобы он мог смотреть ей прямо в глаза. – Не беспокойтесь! Пока что, Ваша коварная ложь осталась при мне, но, в любом случае, я здесь не для того, чтобы угрожать. – Криво улыбнувшись, она так же легко отпустила подбородок лже-Стража. – Не хочу, чтобы это было похоже на допрос.

Вспорхнув со своего места, она прошла к своему укрытию, и, выудив оттуда свою наплечную сумку, достала из багажа бутылку. Кажется, это был эль. Поставив ее перед Блекволлом, она размяла пальцы с характерными щелчками суставов; подтолкнув тару из зеленого стекла ближе к мужчине, она кивнула. – Открывайте, открывайте! Не стесняйтесь.

Расправив плечи и театрально откашлявшись, она вновь посмурнела, как грозовая туча.
– Я постараюсь, чтобы нам с Вами было проще друг друга понять. Не поймите меня превратно, однако притворяться Серым Стражем это серьезно преступление, на которое пойдет только идиот или отчаявшийся человек… Однако, на идиота Вы не похожи, к Вашей чести.

– Расскажите мне, кто Вы на самом деле. Постарайтесь быть как можно более подробным, и я сделаю все, чтобы Ваша смерть была быстрой.

От эля исходил приятный аромат хмеля с нотками корицы, имбиря и медовых яблок; запах этот – стойкий и густой – перебивал иные, что царили в конюшне, что для себя так отчаянно облюбовал лже-Страж. Женщина кивнула – «Блекволлу» или самой себе – стоило слегка пенящемуся напитку скатиться на дно деревянной добротной кружки; она пододвинула алкоголь к себе и покрутила тяжелую тару пальцами, выстраивая линию тени параллельно тени от темно-зеленой бутылки. У Цикуты была легкая степень перфекционизма; она любила все симметричное и ровное, а потому, радовалась как ребенок, если ей удавалось складывать вещи подобным образом.

Оторвав взгляд от темной жидкости в стакане, она подняла глаза на расстроенного, измученного мужчину. Не нужно было быть знатоком человеческих душ, чтобы понять то, что буквально отражалось на лице угрюмого воина. Печальное выражение лица, согбенные плечи, тяжелый взгляд темных глаз в коих тонули блики свечей и факелов; Гвен сделала первый аккуратный глоток пряного эля.
Блекволл говорил – она слушала; не перебивала, да и был ли смысл? Куда занимательнее смотреть на изменяющуюся мимику, внимать тембру голоса, что становился с каждым предложением все более хриплым и тихим. Стыдился ли он того, что сделал? Возможно. А, быть может, за несколько лет в шкуре Стража он просто привык лгать так, что даже умельцы в опознании тайн и лжи не заметили, как пригрели на груди подлую змею.

История показалась Гвен до безобразия правдоподобной, что еще больше удивило саму убийцу – она приняла решение новорожденного лже-Блекволла серьезным, и, что самое главное – достойным уважения. Мало кто мог бы похвастаться тем, что готов был отказаться от своего имени ради того, чтобы кто-то другой жил в памяти других, как бравый и смелый боец с Порождениями тьмы.
Было, впрочем, в этой истории, достаточно белых пятен… Женщина задумчиво почесала подбородок рукой, спрятанной в перчатку из плотной кожи, а потом снова сделала осторожный глоток, толкуя многообразие вкуса принесенного эля.

– Занимательная история. – Подытожила она, в очередной раз криво усмехнувшись. Возможно, в пьяном бреду это можно было бы счесть за жалкое подобие печальной улыбки; у Гвен были определенные проблемы с тем, чтобы выражать эмоции через мимику. – Это рождает еще несколько вопросов в моей голове, хах, - Она подперла рукой щеку, внимательно разглядывая поросшее густой бородой лицо человека, выбравшего себе не самую благонадежную машкеру. – Вы так и не ответили на вопрос, кто же в самом деле Вы. Безликий и безымянный друг погибшего Стража Блекволла, носящего Сильверитовые крылья.

Неловко почесав голенище под столом, она в очередной раз вытащила из ножен свою игрушку – плоский клинок убийцы.
– Вы рассказали мне это все, будто бы я, не иначе, Сестра Церкви, а Вы – грешник на исповеди, однако, - В темно-зеленых, выразительных глазах блеснул огонек азарта, - что движет Вами сейчас? В чем причина такой… Откровенности? Коль все это, - она развела руками в стороны, словно демонстрировала стол полный роскошных яств, - истина в последней инстанции?

Гвендолин редко удавалось стать слушателем подобных откровений. Никто, по обыкновению, не стремился раскрывать Стражу душу, не возжелал изливать переживания и разделять с ней страдания нутра своего, а потому сказать раскаявшемуся лжецу женщине было нечего. Да и что были ее слова против многолетних страданий – выстроенных из гранита, лелеянных неистово и так настойчиво, что здравый ум мог бы усомниться в том, что упорство в воздвижении цитадели собственных внутренних сломов и поражений было реально.
Личина «Стража Блекволла» - целая комната, наполненная сломанными надеждами, муками совести и сожалениями, коим вечно суждено гореть. И огонь этот, что призван разжигать что-то в других, снедает человека изнутри.

Ей и впрямь стало жаль этого мужчину. Она задумчиво цокнула языком, делая очередной глоток хмеля из щербатой кружки, а потом хотела бы что-то сказать в ответ – поглумиться, скорее. Криво и диковато осклабиться, как умела, но оскал вышел таким натянутым, будто края рта Гвен сцепили стальными скрепами на затылке, да так люто, что заболела даже челюсть.
Цикута выхватила сложенный листок, что вытащил воин из глубин своего доспеха и быстро прошлась по тексту, губами повторяя каждое написанное слово, но не озвучивая его.

– Значит, вот оно как? – Как-то равнодушно бросила Цикута, пряча листок под своей ладонью. Не нужно было быть светочем детективного искусства, чтобы понять куда идет эта история. Лже-Блекволл решил понести свое наказание? Неразумно, глупо, абсолютно невовремя…
– Вы собираетесь в Орлей. – Это был даже не вопрос. Утверждение. – Собираетесь признаться в том, что несколько лет притворялись Серым Стражем, уклоняясь от длани правосудия? – Цикута сжала ладонь в кулак, смяв его вместе с листком. – Вы уверены? Собираетесь сейчас же сорваться с места и умчаться прочь?

После того, как Страж озвучила все, то поступок мужчины показался ей еще более идиотским, чем секунду до этого.
– Блестяще. – Орлесианская убийца сделала еще один глоток эля и шумно поставила кружку обратно на стол; так, что ее плоский ножик подпрыгнул на столе. – Вам не кажется, что это – безрассудно? – Вопрос мог показаться неожиданным. – От Скайхолда до Вал Руайо довольно долгий путь! Вы уверены, что успеете? К тому же, сейчас Вы ходите по… Очень тонкому льду, Лже-Блекволл.

Цикута прошлась от стола к стене конюшни и обратно; по одной четкой линии, которую она себе обозначила, вдоль одного из стесанных бревен настила.
– Собираетесь в очередной раз снять с себя ответственность? Бросите Инквизитора, который Вам, без сомнения, доверяет, как доверяли Ваши подчиненные? – Гвендолин остановилась в нескольких шагах от стола. – Вы совершили множество ошибок – это правда, стоит ли добавлять к этому списку подорванное доверие Лавеллана?

– Если Вы действительно хотите искупить вину… То, что когда-то натворили… Оставайтесь здесь. Я знаю, как сделать из Вас настоящего Стража.

На несколько мгновений она, все же, замолчала. Тирада и запал – кончились, ровно, как и не было.
– Вы стали инструментов Большой Игре – для Орлея это нормально. Поверьте мне, мне известно это не понаслышке. – Мягко положив руку мужчине на шею, она аккуратно спустила ладонь к плечу и похлопала по нему. – Я не оправдываю Вас, отнюдь. Вы поступили гадко, мелочно и жалко, но смерть еще никому не помогла стать лучше.

– Я знаю, как выйти из Скайхолда незамеченными. Если Вы действительно собираетесь покинуть Вестника в эту трудную минуту, то я провожу Вас до места Вашей казни.

Отредактировано Гвендолин (09-12-2019 01:17:24)

Было во всей этой ситуации что-то ядовитое. Неправильное. Несуразное.

Возможно, дело было в том, что ранее Гвендолин никогда не сталкивалась с людьми, что так рьяно мучила совесть; пускай даже после стольких лет молчания. Быть может, это и было самым странным во всем происходящем здесь, в конюшнях крепости Инквизитора.
Женщина еще разок цокнула языком, почесала пальцем висок, задумчиво перекатила язык во рту… В общем, сделала много всего, чтобы продемонстрировать свою грустную задумчивость на счет ложного стража Блекволла.

Цикута ощущала некоторую противоречивость в собственных чувствах. Природный гнев ушел – в ней и так его было немного, профессия убийцы сделала ее до безобразия черствой и холодной в вопросах морали, а лояльность к Стражам никак не обозначалась тем, чтобы брать на себя роли судьи и палача в одном лице… В конце концов, тот человек, что привел ее в стан Серых всегда говорил о милосердии, искуплении, о многих добродетелях, которых позабыли даже служители Церкви.

Гвен отмахнулась – от мыслей, от себя, от реплик лже-Блекволла.
– Вы все усложняете, так и знайте. – Фыркнула Гвендолин, сцепляя руки за спиной. – Собирайте поклажу и не забудьте взять деньги. Если мы хотим успеть к обозначенной дате, то в ближайшей деревне нам стоит купить лошадей.

Ей хотелось сказать, что-то вроде: «Иногда нужно убить одного, чтобы спасти сотни», потому что Инквизитору он нужен больше, чем висилице, или «Этот жест все равно ничего не изменит», потому что это будет сделано ради успокоения совести; но Гвендолин промолчала.
У лже-Стража была упрямая убежденность в том, что оборвав все связи сейчас он сделает кому-то «не так больно», но это было похоже на гангрену – можно пытаться спасти отмирающую конечность, лелеять и беречь, но отрубить ее все равно было бы куда милосерднее. Только людям очень страшно становиться безрукими и беспомощными, а потому мужчина оказался так вдохновлен своим побегом; так думала Страж, но оставить гнить руку не смогла по многим объективным причинам.

Когда они покинули стены Скайхолда в обход главных ворот, то уже начинало светать. На горизонте появилось слабое розовато-оранжевое свечение, и хрустящий снег искрился под ногами, позволяя путникам лучше видеть в полумраке. Гвен настояла на том, чтобы приберечь свет фонарей и факелов до лучших времен; пока они не окажутся подальше от цитадели древней эльфийской магии.

– Стражам всегда нужны добровольцы. – Как бы невзначай бросила орлесианка; в ней еще теплилась надежда отговорить мужчину от опрометчивого поступка.

В любом случае, Цикута не смогла пустить всю эту историю на самотек. На видном месте, в конюшнях, она оставила смятый листок с недошедшим отчетом о казни Морне.

– Подумайте об этом перед сном, или, быть может, пока отливаете на морозе. Тут свежо, хах. – Гвен мерзко хохотнула. Уникальный талант совмещать дворцовый этикет и низкий слог она раскрыла еще во времена своей бытности ученицей в Доме.
– Если честно, я, по обыкновению, дважды не предлагаю… Но и ситуация, конечно, нестандартная… Ах, ну, и да, как мне теперь Вас называть? Не могу же я в последние дни Вашей жизни кричать: «эй ты» или «лохматый»?

Гвен передернула плечами от холода и крепче закуталась в дорожный темно-синий, почти черный в полумраке горного пейзажа, плащ. Неловко набросила на свою серую голову капюшон и закусила сухие от мороза губы; времени на блаженный уход за собой – со всеми алхимическими и косметическими штучками – последнее время как-то не находилось. Интересно-то как, почему же так получилось?

Вопрос оказался риторическим, Гвен сплюнула в хрустящий снег и пнула один из мокрых, липких сугробов, напомнивших ей юность в горе порошка для стирки и постельного белья для старших учеников Дома. Тьфу.

– Быть воином довольно почетно, знаете ли, Ренье. – Гвен и не собиралась отступать от того, что сама, по сути, и предложила. Полностью проигнорировав любезное желание лже-Блекволла развернуть Стража на сто восемьдесят градусов и отправить восвояси; прямиком в теплые объятия подушки и шерстяного одеяла. Большой роскоши для человека, привыкшего спать на любых поверхностях, в любом положении – хоть в вертикальном.
– Считается, что вы – бойцы первой линии – встречаете врага лицом к лицу. – Прежде, чем взобраться на бледную кобылку в серых яблоках, она забила себе длинную трубку табаком и решительно надула свои легкие терпким сладковатым дымом. – Видите эмоции оппонента, чувствуете его отпор, тем самым наполняя себя азартом, адреналином… Что Вы ощущаете в этот момент, м?

Страж торопился. Гвендолин это видела, но все у нее выходило нынче с такой леностью, неторопливостью, что впору было подумать, будто бы она издевается. Быть может, это выходило у нее на уровне подсознательном, чем осознанном; внутри Серого Стража все еще теплилась слабая надежда развернуть упрямца и вернуть за стены Скайхолда.
Первым делом Тому Ренье стоило бы признаться во всем Инквизитору, а потом уповать на его (не) милость… Однако, в конечном итоге, у лже-Блекволла и убийцы были абсолютно разные представления об искуплении.

Потому что Смерть – это очень просто.
Во всех смыслах. Смерть прекратит твое физическое существование, но факт остается в том, что она не перечеркивает иных твоих деяний, слов, мыслей и чувств. Гвендолин думалось, что откройся он не ей, а Лавеллану, своему соратнику и, можно сказать, другу, то Инквизитор – не без помощи госпожи Соловья или госпожи Монтилье – обязательно бы решили вопрос с осужденным на казнь Морне.

Почему такие очевидные мысли не приходили в его чудную темную голову, м?

Не хотелось доставлять Инквизитору проблем? Ох, серьезно…?

– Знаете, Ренье, Вы жутко непоследовательны. – Как-то равнодушно бросила Гвен, взобравшись на лошадь; она хорошо держалась в седле, но за время бытия Стражем перестала чувствовать себя излишне уверенной. Зверье ощущало в убийце скверну, а потому было нервным рядом с ней; только самые флегматичные лошади ходили под ней ровно.

– Вестимо, милосердные люди попадались на Вашем пути слишком часто, от того Вы не цените их доброты и желания помочь. – Гвен кивком головы указала на выезд из деревни. – А потому, как ребенок, пытаетесь всячески отказаться от благих деяний, будто бы назло.