Сознание упорно отрицало все происходящее. Фенрис был пьян, хотя выпил не больше Хоука, он не отдавал себе отчета в том, что делает, шок от пореза, как будто у него не было ран куда серьезнее и он оставался в здравом уме. Да что угодно могло бы послужить оправданием того, что эльф задыхался в объятиях человека, но сам тянулся за новым поцелуями, будто желал совсем лишить себя воздуха.
Удивленно выдохнул, почувствовав ладони под туникой, лишь на секунду задавшись вопросом как он так быстро справился с застежками, но всё вылетало из головы, не задерживаясь там дольше. Только Хоук. Где-то внутри кольнуло, что все же не ему одному было тяжело, и не хватало их близости. Фенрис знал Гаррета довольно хорошо, осознавал, что надолго один он не останется, но его действия сейчас, когда ловкие пальцы расстегнули доспех (ты в нем и спишь что ли?), скользнув по спине. Почти впивается короткими ногтями в кожу, когда уши начинают гореть не только от смущения, но и от почти невесомых прикосновений к ним, от ощутимого следа зубов на кончике.
Ощущение, что жар от камина распространился на всю комнату, поджигая стол под ним, самого Ферниса. Он готов был уже сорвать с мага всю одежду, растерзав в клочья хрупкую ткань и пластины нагрудника, но вместо этого покорно, что для эльфа редкость вообще, повиновался, двигаясь чуть дальше, нетерпеливо ерзая на месте и не обращая внимания на упавшие на пол книги, разбившуюся чернильницу и перья. Все это такие глупости, которые совершенно не стоили внимания, когда от каждого поцелуя лириум под кожей сияет все ярче, а прикосновения к белым линиям, обычно причиняющие дискомфорт, наоборот становятся приятными и хочется большего.
Кажется, он даже что-то говорил, просил, но Фенрис не осознавал своих действий, хотя клялся себе, что будет контролировать себя, будет Гаррету хорошим другом, но ведь друзья тоже могут позволить себе чуть больше? Могут ведь, он слышал это во всех тех история что любят рассказывать завсегдатаи «Висельника». – Хоук… - его собственный шепот отдается где-то в ушах и сознании, голос срывается на тихий стон прямо в поцелуе, пока одним крепким объятием эльф буквально укладывает его на себя.
Чужой голос даже не сразу пробивается сквозь бурю ощущений и чувств, что накрыли с головой, но Фенрис чувствует, как напрягся маг, а потом и сам узнал голос капитана стражи Киркволла. Какого ей здесь понадобилось? Хотя, судя по ее выкрикам она искала Хоука. Эльф даже пожалел, что облюбовал только одну комнату в этом особняке, ведь они могли бы пойти в любую другую и учиться читать там, где их точно не сразу бы нашли. Но здравый смысл снова обрел власть в светловолосой голове, и он, смущенно опустив взгляд, отпустил плечи мага. Не оттолкнул, но и дал понять, что продолжать не стоит.
Осознание накрывало его такой же волной, как еще недавно желание. Фенрис хотел Хоука, хотел быть с ним, но не хотел вешать на его спину мишень, ведь за ним вечно будут охотиться, а Хоук заслужил хоть немного спокойной жизни. Хотя Гаррет и спокойствие понятия совершенно не совместимые. Пальцы не слушаются, но эльф все же справляется с застежками на тунике, поправляет ее, пытаясь разгладить несуществующие складки, и останавливает себя за секунду до непоправимого. Он готов был схватить мага за руку, лишь бы тот не отходил, не отпускал его, но лишь сжал кулаки так сильно, что смуглая кожа на пальцах побелела.
- Не нужно, я сам, - глухо отзывается воин, аккуратно спускаясь на пол. Между ними снова пропасть, которую эльф сам постоянно расширяет, намеренно откалывая от своей скалы кусочек за кусочком, не позволяя Хоуку подойти ближе.
- Авелин ждет, - голос снова спокойный, со знакомой хрипотцой сорванных когда-то связок. Фенрис прихрамывает на перевязанную ногу, но обходит стол, ловко переступая через осколки и поднимает книгу, отряхивая ее от пыли. Он знает, что Гаррет разочарован, да кто бы не был. Фенрис сам разочарован в себе, ведь он мог попросить его прогнать подругу, мог попросить выяснить все и вернуться или вовсе заставить не отвечать и прогнать ее самостоятельно. Но вместо этого он смущен и чувствует себя ужасно виноватым, настолько что готов провалиться прямо сейчас на первый этаж и дальше в подвал, где упиться остатками вина до того, что его печень просто откажет, и всем станет легче жить.
И только выпроводив Хоука к госпоже капитану, он еще несколько минут стоял у двери, прижавшись к ней лбом, слушал приглушенные голоса и как хлопнула входная дверь, а на теле еще горели недавние поцелуи и прикосновения, которые не хотелось терять, но в тоже время хотелось смыть, растерев кожу мочалкой до крови, чтобы они не были тем немым укором самому себе, что он теряет сейчас что-то безумно важное. Кого-то важного.