Улицы Минратоса петляли, уводя куда-то в глубь города. Фенрис знал его, но не так хорошо, чтобы ориентироваться в сумерках. И хотя освещения было достаточно, его спутники предпочитали держаться в тени, а эльф не спорил. Он только сжимал пальцами края накидки, которая покрывала его с ног до головы, и в панике оглядывался назад, когда на секунду рука Хоука исчезала с его плеча.
Это смешно. Он Синий призрак, он тот, кто несколько лет держал в страхе всех магистров Тевинтера, и сейчас боится просто потерять связь с магом, которого не видел семь лет. Пальцы сильнее впиваются в грубую ткань, скрывающую его слишком приметную внешность. Если бы Фенрис был долийцем, все было бы куда проще. Затеряться среди других эльфов, залечь на дно. Но он единственный в своем роде, и это его дар и проклятье одновременно. Эльф с белыми татуировками слишком приметен даже в большой толпе. Поэтому он сильнее натягивает капюшон на седые лохматые волосы, цепляясь взглядом за спину их спутника.
Он ведет их вперед, бесшумно перебегая от одной тени к другой, словно разведывает обстановку. Фенрис и Хоук идут следом, и эльф не намерен отпускать мага от себя дальше чем на пол шага. Он все еще не верит, что это правда, что его не поразило какое-то страшное жестокое заклятье и что через пару шагов он не проснется в душной тесной камере с цепями на руках и ногах, ошейником на шее и в ожидании казни.
Каждый шаг отдается в теле ноющей болью, но эльф только сильнее сжимает зубы, не позволяя себе проявить слабость. Иногда все еще кажется, что на ногах фантомные цепи, которые отяжеляют его походку, заставляя отставать от спутников, и несколько раз они все же задерживаются в проулках и арках, чтобы Фенрис мог отдышаться. Но все также отказывался, чтобы Хоук нес его на руках. Они даже едва не начали спорить прямо посреди улицы, но воин быстро прикусил язык, осознав, как это глупо.
Дом встретил их тишиной, и воин воровато оглядывается. При нем нет оружия, у него нет сил чтобы просто драться, не говоря уже об использовании клейм. Если это засада им придется не сладко, но дом оказался пуст, совсем пуст. Будто тут никто и не жил.
Он плохо запомнил, как они поднимались, куда шли, потому что едва не потерял сознание еще у дверей, и только крепкая хватка Гаррета не дала ему упасть на пол. Фенрис не думал, что его состояние настолько плохо, и весь путь он прошел на чистом адреналине. А когда пришло осознание, что он в безопасности, что это не морок и не видение, тело решило, что самое время дать волю всем его травмам. Переломанные ребра, отбитые в драках и попытках побега, следы от тяжелых кандалов, общее истощение и измождение организма. Все это непосильной ношей рухнуло на хрупкого эльфа.
Даже не заметил, как они остались вдвоем, и Хоук ворчал, что эти колтуны из его головы никогда не вычесать. Горячая вода саднила свежие царапины, но приносила облегчение. Несколько раз Фенрис открывал рот, чтобы спросить что-то у Гаррета, но так и закрывал его, чувствуя дрожь в руках всегда уверенного в себе мага. Только опускал голову, чтобы позволить смыть очередную порцию пены с седых волос. Неловко, непривычно, странно. Слишком много смешанных чувств внутри, но к ним примешивалась и радость, какая-то глупая, дикая, и эльф не мог сдержать улыбки в противовес постоянно хмурому лицу мага, глядя как Гаррет, словно мабари отфыркивается от воды, попавшей на него.
Они так и не поговорили, отложили на потом. Фенрис лежал без сна, глядя на огонек свечи, что стояла на вычурном столике у кровати, крепко сжимал руку, обнимающую его поперек живота. Бережно, будто хрустальную статуэтку, но даже сквозь бинты, которыми Хоук перетянул ребра, он чувствовал жар его кожи, спиной ощущал, как тот дышит и как бьется сердце. Знал, что тоже не спит, смотрит на него.
Утро же било в глаза солнечным светом в щели между тяжелыми занавесками, и эльф проворчал что-то на тевине, но тут же подскочил, не почувствовав рядом чужое тепло. Все тело резко отдало такой дикой болью, что Фенрис невольно застонал, обхватив себя руками. Бинты немного сбились за ночь, но все еще скрывали следы на темной коже.
— Хоук? — хрипло зовет, сползая с кровати. Кажется, за эти сутки он только имя своего человека и способен произносить со свойственной его голосу хрипотцой, остальное выходит сипло и надломлено, словно он сорвал связки.
Эльф догадывался, что их навестит кто-то утром, но думал, что это будет тот же эльф, что был с ними вчера. Этого нового, с которым говорил маг, он не знал, и скривив губы в оскале готов был броситься, едва этот новый сделает к нему шаг.