ЦИТРА
Клэр Лайон Шеннo

Раса: человек Пол: мужской Класс и специализация: маг, виртуоз

Возраст и дата рождения: 33 года, 22 Харинга 9:11 ВД Статус: ZITHER!, именитый музыкант, агент Инквизиции

Способности

»»» Маг, использующий неклассический стиль колдовства: вместо построения заклинаний на волевой концентрации и символьных кругах, Цитра придаёт извлекаемой им из Тени энергии желаемую форму с помощью музыки. Ноты и их комбинации — посредник между этим магом и его даром: он навязывает свою волю миру не столько силой, сколько впечатлением — и прикосновениями пальцев к струнам. Колдовство Цитры подобно потоку песни, он не делает пауз, не тратит время на то, чтобы собраться с духом и сосредоточиться на новом плетении, — и одним движением руки меняет одно заклинание на другое вместе с мелодией, пленяющей и упорядочивающей виспы магии, сплетая их эффекты в удивительные комбинации. Впечатляюще? Влиятельно? Опасно? Да, в Круге тоже так думали — что за магом, способным на такое, нужен глаз да глаз. Но хотя умения его удивительны и виртуозны — и при этом остаются непостижимыми для других магов, — сила Цитры отнюдь не безгранична, и извлечь из Тени через свои чувства и свою музыку он может не больше энергии, чем любой обычный маг. Да еще и потратит её намного быстрее.

»»» И ключей к тому, чтобы не выдохнуться раньше времени, у него два. Один из них — это всплеск эмоций, будь то жгучий азарт опасности, накрывающий от близости врага и рисковой ситуации, или согревающее вдохновение, черпаемое из поддержки и удовольствия слушателей. А вот равнодушие и одиночество — верный способ запереть магию Цитры на самый большой возможный замок.
А второй ключ — конечно же, лириум. Много лириума. Но об этой Бездне возможностей, засасывающей в себя подобно зыбучим пескам, лучше рассказывать не здесь.

»»» Заклинания Цитры — опять же, из-за своего потокового характера, — уступают по своей боевой силе классической магии. Он умеет заставлять огонь плясать вокруг и обжигать каждого подошедшего, но не сможет "сыграть" огненный шар, взрывом сметающий всё на своём пути. Молнии могут рваться из каждой ноты, жаля и ослабляя врагов, но никогда не сложатся в полноценный цепной раскат и не соткутся в удерживающую клетку. Хотя на пике своих возможностей и под хорошей дозой лириума Цитра может наиграть целую огненную бурю или шторм, но времени у него это займёт больше, а подыматься к полной силе буря будет постепенно и навряд ли застанет свои цели врасплох. Кроме того, несмотря на всю свою любовь к ярким, быстрым, рокочущим и звенящим ритмам, Цитра как исполнитель не любит делать их по-настоящему агрессивными, предпочитая смотреть на музыку как на средство вдохновения, а не уничтожения. Но если вы застанете его вдруг в маске палача…

»»» Ну и, конечно, магия Цитры — шумная. Вы можете не замечать, как готовит заклинание маг классического типа, пока оно не обрушится на вас всей мощью, но мелодические переливы лютни или пронизывающее гудение флейты-авлоса услышите издалека. Возможно, вы даже и не поймёте, что это магия такая, но можете быть уверены – вам понравится!

»»» Ко всем прочим своим талантам, Клэр — эмпат, ярко ощущающий эмоциональное состояние всех живых существ вокруг себя. И магическим даром это качество только усиливается — вплоть до того, что маг начинает ловить отраженные Тенью неясные видения о том, с чем эти эмоции связаны. Что, впрочем, случается редко — и всегда только в отношении переживаний зашкаливающих, которые почти не бывают счастливыми (но когда бывают… м-мм...). Почему это проблема? Потому что, наблюдая чужие переживания во всех неприкрытых красках, Клэр склонен заражаться ими, перенимать на себя и начинать чувствовать всё то же самое. Даже сейчас эта склонность требует от него большой внимательности к тому, кем, чем и как он себя окружает — и нередко загоняет в бутылку: алкоголь притупляет чувствительность, раскрепощает его собственную эмоциональность и несколько примиряет Клэра с... со всяким, происходящим вокруг.

»»» Ходил в начальную школу при одной из церквей Вал Руайо и обучался в Круге магов Вал Шевина, как следствие — грамотен, начитан, знаком с историей и географией, знает орлесианский и торговый языки. После всех лет музыкальной карьеры уверенно ориентируется в орлесианском культурном коде, этикете, танцах, «правилах» Игры и «языке» масок. Владеет искусством макияжа.

»»» Умеет играть на разных музыкальных инструментах, но увереннее всего — на струнных. Даже немного на скрипке, но с ней ему никогда не удавалось по-настоящему договориться. Лютня остаётся главным и универсальным оружием виртуоза.

»»» Последние десять с лишним лет своей жизни много путешествовал и знает, с какой стороны садиться на лошадь — но при наличии выбора всегда предпочтёт карету. Не особо силён физически и плавать умеет только в бассейне сауны. Как цивилизованный человек, ни бельмеса не смыслит в жизни вне города и относится к дикой природе с большим отсутствием энтузиазма. Зато очень, очень любит роскошь и комфорт — несмотря на то, что жизнь потаскала и познакомила с разными условиями. Или, может быть, как раз поэтому...

Внешность

Цвет и длина волос: блондин, стрижется средне-коротко Цвет глаз: аквамариновый

Рост: 177 см Телосложение: жилистое, худощавое, музыкальное

faceclaim: Danny Griffin / voiceclaim: Marko Saaresto

При всей известности Цитры в Орлее как исполнителя мало кто знает, какое лицо скрывается за его маской. Даже когда он собирается не только играть, но и петь на концерте, и выбирает полумаску, то использует макияж, чтобы паутинкой краски дополнить облик. К соблюдению границы между громким публичным образом и личной искренней свободой он относится с большим пиететом.

Даже татуировка с изображением белой змеи и цветка садового шиповника, протянувшаяся над всей левой лопаткой до самых нижних рёбер и затрагивающая плечо, знакома большему количеству людей. И цветастый акварельный пион с вкраплениями нотных знаков на правом боку. И аккуратная веточка с темно-зелеными листьями и сочными бордовыми бутонами роз под линией роста волос на шее. И та пара шрамов, о которых он так любит трепаться. В общем, там и кроме лица есть что порассматривать. А уж в одежде…

Цитра одевается типично по-орлесианки — пышно, цветасто, фривольно и зачастую так, как ни одному практичному человеку в голову не придёт. Но ведь смысл не в практичности же? Смысл во впечатлении. И на это в нём работает всё — цвет, фактура, детали и украшения: красный бархат и белый атлас с роскошными вышивками и кружевными вставками, жемчуг и золото, пышные рукава и обтягивающие брюки под высокие сапоги с декоративными пряжками. Его стиль и смелость в создании образа долгое время задавали модные тренды всему музыкальному сообществу Орлея! И, возможно, когда-нибудь так будет снова.

Клэр же, хоть и разделяет всей своей персоной самую пылкую любовь к дорогим тканям и богатым украшениям, куда проще Цитры примиряется с отсутствием роскоши и приземленностью. Впрочем, даже простая и практичная одежда путешественника не лишает его умения подобающе держать себя и, обходясь малым, добиваться многого... Ну, как многого — по крайней мере, большего, чем остальные. Даже в худшие дни его не примешь за выходца из Ферелдена!..

Общая информация

Его жизнь началась с не такой уж и плохой ноты, если считать везением появление на свет в самом центре золочёного имперского величия Орлея, среди беломраморной облицовки зданий Вал Руайо, в тихой синевато-льдистой тени того света, которым полнятся залитые зимним солнцем площадь Глашатаев и её неизбывно праздничные торговые ряды. И хотя аристократический статус рода Шенно был потерян четыре поколения назад и теперь они были даже не владельцами, а всего лишь распорядителями при театре, принадлежавшем графине де Брие, семья оставалась в своём окружении на хорошем счету. И по-прежнему давала своим детям по два имени.

Старшей сестре Клэра, Пенелопе, в год его рождения исполнилось двенадцать лет, и к тому моменту, как мальчишка подрос, она уже вовсю помогала отцу в его работе, готовясь в будущем перенять его место управляющей. Сам же Клэр ни прилежанием, ни тем более смирением в те годы не отличался (хотя разве сейчас что-то изменилось?..), и пользовался любой возможностью увильнуть от работы и если не просочиться в зал понаблюдать за представлением, то улизнуть на улицы. Там он не только носился по округе с другими мальчишками, но и, бывало, намеренно оставался один — чтобы остановиться, никуда не бежать, наблюдать и слушать город. В окрестностях осталось не так уж много не покорившихся ему крыш и неразузнанных хитрых путей по дальним аллеям.

Оставаться наедине с собой нередко было единственным способом вспомнить, что у него есть ещё какой-то "он сам". Его звучащий всеми оттенками эмоций позади масок мир всегда был другим — ещё до того, как в него вошла магия. И к комфортному существованию в этом мире, буйством своим способным утопить и прибить ко дну, было, как методом проб и ошибок выяснил Клэр, два пути: тишина — и музыка.

Музыка и Вал Руайо неотделимы так же, как неотделим Орлей от своей Игры. Даже в позднее ночное время из-за приоткрытых на высоте ставень сочится свет и доносятся мелодии поздних встреч и приёмов, и нужно уйти очень далеко от главных улиц и красивых домов, чтобы Вал Руайо вокруг наконец утих. Для всех утих — но никогда для ушей Клэра. Музыка была во всех, во всём — не только на сцене, не только на улицах. Даже у обожженной глиняной кружки на полке была своя нота. Даже до того, как она разбивалась.

Потому что музыку хотелось ощутить, музыке хотелось дать звучать. Музыке сердец, музыке нарядов, музыке вещей. Не раз ему за это прилетали подзатыльники, не раз он отбывал наказания и слушал отповеди, не раз он сам пугался до икоты того, что заставил прозвучать, или расстраивался, понимая, что прозвучало не так, как он хотел бы. Тогда он еще не знал, как правильно прикасаться ко струнам, еще слишком ведом был глупым, неосмотрительным любопытством, не понимающим причин и последствий всех перемен. И каждый следующий раз снова не мог удержаться, каким бы трудным порой не было познание той стороны мира, которую все хотели скрыть, о которой ему никто не хотел рассказывать. Но искренность этих мгновений была лучшим учителем.

А самой полнозвучной, чувственной и понятной музыкой в его мире, конечно, обладали музыкальные инструменты. Стоящие рядами арфы и контрабасы с резными боками, лежащие на постаментах скрипки из переливающегося светом дерева и флейты в инкрустированных перламутром чехлах, барабаны с туго натянутой кожей диковинных животных и холодные золочёные трубы на стенах. Когда с наступлением темноты гасли волшебные огни в лампах и выставочный музыкальный салон закрывал свои кованые решетчатые двери, наступало время слуг — вытереть дневную пыль, убедиться в сохранности каждого предмета, вывесить драпировки с тканями другого цвета и поменять порядок расстановки зала. И когда с этим будет покончено, можно упросить старого смотрителя еще минуточку не запирать зал и ещё немного побродить среди теней, сгустившихся от лунного света, на время словно становясь из шебутного мальчишки-сорванца с губной гармошкой в кармане кем-то совсем другим — кем-то намного старше и серьёзней. Кем-то, кого жизнь очень быстро научила поменьше говорить и побольше слушать. Кем-то, кто хотел найти в музыке свободу.

Чуткость слуха Клэра, его интерес и внимательность к музыкальным инструментам не остались незамеченными.  И хотя отец сокрушался, что к театральному делу семьи его сын не испытывает и трети этого интереса, обучение у мастера-настройщика он одобрил — мысленно вознеся хвалу Создателю за то, что Клэр, в отличие от своей матери, предпочёл опасному легкомыслию менестрелей и высоким заигрываниям бардов что-то практичное и способное надёжно поднять его в жизни. А Клэр в свои десять лет и не думал ни о чём серьезном. Тогда он, даже попробовав в своих руках буквально каждый инструмент у музыкантов из театральной труппы и редко пропуская их репетиции, он еще не стремился играть людям сам, не искал внимания — и даже избегал его, запуганный и запутавшийся в себе. Чем больше он начинал понимать, чем лучше узнавал мир, в котором живёт, тем больше музыка вокруг превращалась из бойкой ярмарочной мелодии детства в оглушающую какофонию. А в гулких телах скрипок и лютней, в крепких тяжелых рамах арф царил порядок. Их музыка вторила Клэру и не могла заглушить его самого. Его голос среди них был главным.

Всё изменилось в год, когда ему исполнялось тринадцать. Наверное, можно даже считать, что в этот год началась история Цитры — имени-клича, имени-возражения, имени-маски, имени-смысла, имени, которым он стал. В тот год из далёкого Андерфелса графу, владельцу выставочного зала, привезли целый ряд особенных и дорогих инструментов, среди которых была цитра с более чем двухвековой историей — истертое временем творение мастера, которому, говорили, когда-то не было равных. Вот только слишком долго она пролежала без дела, брошенная наследниками в закрытом крыле особняка, и вернуть ей обещанное чистое звучание теперь никак не удавалось — о чём Клэр узнал от мастера месяцами позже, когда граф уже приказал не тратить время и «избавиться от мусора». Так цитра попала в дом к Себастьяну-настройщику, а там — на глаза его ученику. Который тоже не умел и не хотел сдаваться.

Говоря коротко, цитру удалось настроить. Только затем её очень быстро увезли в хранилище Круга магов. Как и мальчика, который разговаривал с её духом в своих снах, и который с удовольствием дал инструменту то, чего ему не хватало, чтобы снова запеть чарующими переливами под прикосновениями пальцев: ноту своей магии.

Была середина осени, и прохладный ветер мёл по двору шуршащие бурые листья, когда храмовники забрали Клэра в Вал Шевин. К зиме Пенелопа вышла замуж за Аристида, лорда де Рома, и с новообретенным статусом леди занялась созданием собственного театра. А их отец, оставшись в доме один, наконец сошёлся с другой женщиной следующим летом, решив, что ждал и без того слишком долго. Жизнь кувыркнулась через голову, поднялась, отряхнулась и пошла дальше своим чередом. Как ни странно, у Клэра тоже.

Круг оказался не худшим местом, пусть Шенно и ощущал себя поначалу рыбой, выдернутой из воды и оглушённо задыхающейся на суше. Без великолепного шума театра, без привычного разноцветья музыки и какофонии столичных событий, под неусыпным надзором пахнущих лириумом доспехов, под вечным подозрением взглядов и без права свободы, но… В этих ограничивающих стенах, где царило постоянство и выверенный порядок, ему стало легче слышать. Может, дело и правда было в проснувшейся магии, в обострившейся чуткости к нематериальным сферам, к клубящимся шепоткам отражений и идей, — а может, и в том, что Клэр просто взрослел. И не только волшебную силу свою в стенах Круга учился превращать из проблемы в подспорье.

Вот только учение это давалось ему нелегко. И если с друзьями, веселыми вечерами и всё ширящимися, причудливо перекрещивающимися кругами общения проблемы были решаемы и мимолетны, то с магией... Клэру она давалась из рук вон плохо. Простейшие заклинания у него ещё получались, но вот всё, что требовало какой-никакой постоянной концентрации, стойкости, нацеленности... Увы. И это ещё если не считать снов, которые, как только разум его полностью открылся Тени, стали совершенно дикими — и регулярно перетекали в кошмары, от которых ему случалось просыпаться в истерике и слезах, захлебываясь не своими переживаниями.

Нет, какие-то успехи у него были — благодаря заботе одной из наставниц, которая буквально диктовала ему, что делать и на чём концентрироваться. Настраиваясь на её ноты, Клэр чувствовал себя намного увереннее. Но стоило рядом оказаться учителю, который сомневался в нём, которому не нравилось то, что и как делает Клэр, и всё рушилось — пальцы дрожали, заклинания не складывались, и страх захлестывал Шенно с головой. Он не мог открываться магии и закрываться от эмоций одновременно, не мог сохранять контроль, когда Тень сквозила в нём и каждый звук чувств из тихой флейты превращался в оглушающий рокот органа, и море вокруг топило, накрывало, мешало дышать. Сколько шансов одолеть демона у мага, который не может устоять на ногах даже когда касается Тени из реального мира?..

Но на помощь снова пришла музыка. В Круге обучались в том числе и дети не последних фамилий, которым хватало денег и влияния многое протащить в его стены. Музыкальные инструменты и даже приглашенные личные учителя не были исключением. Всем хотелось жить жизнью, хотя бы похожей на ту, какую они считали нормальной. И Клэр ударялся в эту имитацию всеми силами, которые не мог вложить в магию — вместо отстающего, бестолкового ученика без капли должного магического таланта становясь тем заводилой и организатором, которого, наверное, мечтал увидеть в нём отец. Со скольжением по граням чувств и реакций, со словами и улыбками — даже когда они оборачивались против него самого, — Шенно управлялся куда лучше, чем с медитациями и ритмиками заклинаний. Ему было стыдно за свою магию, и хотелось впечатлять, слышать вокруг звон восхищения, а не смешки и самодовольные издёвки. Он больше не пытался спрятаться от мира  — он наконец нашёл в себе силы с ним бороться. И побеждать.

Жизнь вне магии оставалась прекрасна, и за эту красоту Клэр цеплялся, как за своё последнее спасение. Театральные вечера, маски, танцы, игра на лютне, скрипке и кларнете — не важно, насколько любительская. Важнее было то, что у его жизни появился ритм, который создавал он сам, и в ритме этом даже софиты чужого внимания перестали пугать. Более того, они стали желанны. Теперь он знал, что с ними делать. Теперь он мог быть на вершине, не давать этим волнам подмять себя. И даже Тень вокруг, казалось, замирала и начинала прислушиваться, податливо течь в навязанном ритме вдоль зефирной ткани Завесы. Не только Клэр слышал всё вокруг себя. Всё вокруг слышало его тоже.

Сыграть Тени те же ноты, тронуть ее так же, как он трогал чувства окружающих людей, начать повелевать им настроением мелодии было лишь вопросом решимости, времени… и доли рисковой, отчаянной настойчивости. Всё, что оказалось нужно магии — это нота его музыки.

И это было больше, чем великолепно.

Конечно, этот метод был другим. Конечно, он привлёк внимание. Конечно, к нему возникли вопросы. Особенно у храмовников. Бесед было много, пристального наблюдения — ещё больше, но затаённое за внешней строгостью Первой Чародейки удовольствие, сопряженное с толикой облегчения за судьбу Клэра, стоило того. Его собственные ощущения после, сходящая дрожь и чувство острейшей чистоты, понимания, что он может выдержать — стоило того.

Клэр справился со своими Истязаниями — лучше, чем от него ожидали. Отчаяние не смогло его одолеть, не смогло внушить ему бессилие и бесполезность. Цитра пролежала в забытье полвека, прежде чем ей снова позволили запеть. И тогда — призраком памяти появилась в его руках, чтобы зазвучать мелодией неумолимой надежды на лучшее будущее, распахивающей огненные крылья за спиной.

И крыльям этим в Круге было тесно. То, что раньше спасало стабильностью и крепостью скорлупы, теперь давило со всех сторон — ему было мало. Всему тому, что он смог, что осознал, чему научился, хотелось звучать. Врываться в мир подобно фейерверкам, оставляя отпечаток цвета и звука, подобно лучшим из представлений театра. Лучше, чем эти представления! Какое бессчетное количество раз Тень заставляла его чувствовать себя беспомощным и бесполезным? Теперь пришло его время показать, на что он действительно способен. И Тени. И всем остальным.

Конечно, не он один хотел чего-то особенного от своих способностей. Предложение послужить «нуждам Круга» поступило даже раньше, чем он сам осмелился всерьёз чего-то потребовать. И, конечно же, было принято.

Его не отпустили одного — для его собственной же безопасности, сказали. Альфонс и правда знал о мире за стенами Круга намного больше, чем Клэр мог ожидать от церковного солдафона. Он вёл мага туда, куда Шенно никогда не смог бы пройти собственными силами, открывал двери, указывал цели... не преуспел он только в одном — не смог удержать Клэра только под своим контролем. Не тогда, когда люди за теми дверьми узнали, как он умеет играть — не только словами. Знакомство за приглашением, рекомендация за советом, просьба за восхищением — всё это мостило его собственный путь. Его хотели слышать.

Так расцвела история Цитры — музыканта, исполнителя, творца и агента тайных дел, собирающего толпы народа перед своими сценами и решающего проблемы отдельных лиц, очаровывающего своей музыкой одних и низлагающего других. Его личная карьера сияла всеми красками, заставляя Альфонса морщиться и закатывать глаза, вытаскивая мага из очередной перенаселенной постели и методично вытряхивая его за окно, чтобы проветрился и пришёл в себя. В жизни Клэра менялось многое — но не храмовник, чьё присутствие даже ему, собравшему в своих руках ворох весьма влиятельных симпатий, не приходило в голову ставить под вопрос. Ну, почти никогда (а почти — не считается). В конце концов, храмовники и маги — это две стороны одной монеты, неизбежность бытия, смысл ей противиться?..

Когда эта неизбежность рухнула, расползшись по швам вместе с восстанием в Белом Шпиле, жизнь Клэра, казалось ему, рассыпалась вместе с ней. Орлей сотрясала гражданская война, храмовники отказались от Церкви, а маги — от храмовников... чудом избежав клинка в грудь, Шенно бежал в Неварру, ища убежища от этого безумия. Когда каждый первый стал смотреть на магов косо и с подозрением, возможностей у него осталось не так уж и много — и еще меньше желания и решимости что-то с этим делать. За два года, проведенные в Камберленде, Цитра практически исчерпал пределы терпимости к себе...

И Инквизиция появилась на горизонте исключительно вовремя.

---

Связь с вами: @RiddleAnthem
Планы на игру: /трунь!/

Пробный пост:

Смотрите любой за Иннейриса.