Поджав губы, Мерриль не стала рассуждать на тему того, где достать лириум. Все равно об этом она не знала чуть менее, чем ничего. Да и наверно Карвер, который, похоже, даже не покидал города, уже давно перебрал все возможные варианты нахождения лириума из самых разных источников. Конечно понятно, что ситуация со взорванной Церковью, разрушенными Казематами и войной точно была за гранью обыденного, но все равно не могла не поразиться тому, в насколько тяжелой ситуации оказывались люди, подобные Карверу, когда у них пропадал доступ к лириуму. Это было жестоко – делать храмовников зависимыми от одного вещества, практически самого дорогого в мире.
К счастью, долгая дорога, наконец, заканчивалась, Мерриль начала потихоньку узнавать знакомые ей ориентиры. Это не могло не радовать, потому что гарь продолжала мешать дышать и от нее все сильней болела голова. Она уже искренне хотела прикрыть глаза и попытаться хоть немного поспать, но этого нельзя было сделать, пока Карвер ее нес в эльфинаж. Потому что тогда скорее всего она хлопнется затылком о землю, разомкнув руки на плечах Хоука.
Мерриль заметила некоторых эльфов, которые явно сторожили вход в эльфинаж. Ее сородичи жили в этом районе, практически полностью изолированном от остального Нижнего Города по своим правилам. Конечно, это не значило, что они игнорировали все, что происходит за пределами их района, вроде как некоторые помогали восстанавливать Церковь, кто-то торговал, а кто-то даже сражался на стенах вместе со стражей. Но после взрыва в тридцать седьмом эльфы уже давно привыкли полагаться только на себя. Ну и в некоторой степени – на Мерриль. Особенно с учетом того, сколько времени она провела за тем, чтобы защитить их маленький район от разрухи и хаоса, что бурлил в Киркволле все эти годы.
Несколько эльфов тут же засуетились, увидев их. Она даже заметила хагрена, выглянувшего из своего дома. Долийка поняла, что не ошиблась, когда попросила Карвера довести до эльфинажа. Здесь точно ей будет легче, чем находиться среди толпы раненых солдат терпеливо ожидая своей очереди у лекарей. Потому она аккуратно расцепила руки и слезла со спины Хоука. Он и так уже ее носил слишком долго.
- Спасибо тебе. Дальше мне тут помогут, - ободряюще улыбнувшись Карверу, Мерриль пошла потихоньку в сторону дома, поддерживаемая парой эльфов. Редкостная роскошь – лечиться у себя дома, пусть этим домом и была старая лачуга, в которой она начала жить еще десять лет назад.

Отредактировано Мерриль (27-04-2020 10:56:18)

В болезни время растягивалось до бесконечности. Не было возможности что-то продуктивное делать, чем-то заняться – в мыслях вечно царил полный бардак. Бодрствование постоянно перетекало в сон и обратно. Лишь небольшой набор рутинных действий мог хоть как-то дробить время на определенные куски. Поесть, попить, принять лекарственные настойки и поменять повязки, после чего отправиться обратно в постель.
Мерриль немного скучала, валяясь на кровати, но при этом не могла думать ни о чем, кроме как о жаре, который накрыл ее с головой.  Она пила какую-то настойку, которая должна была помочь ей против заражения, но от нее все время бросало в пот. Словно ее тело пыталось огнем выжечь любую дрянь, которую долийка могла подхватить. Не то, чтобы это было сильно неприятно, но как-то так выходило, что даже не на что отвлечься не было. Она уже раза три изучила все дыры в потолке и полу, которые только были. Удивительно, но в лачуге осталась стоять маленькая деревянная галла. Мерриль оставила ее, боясь, что статуэтка сломается в дороге. Конечно, также было немного совестно оставлять подарок Гаррета, но удивительно, никто не подумал даже зайти в незапертую лачугу и забрать себе ее.
Спрятавшись под одеялом, чувствуя то, как ее слегка колотит от лихорадки, Мерриль задумалась о том, насколько же компания Андерса как целителя влияла на них. Насколько же они становились безрассудными и самоуверенными. Скорее всего она оправится через несколько недель, когда лечение при помощи магии поставило бы ее на ноги буквально через несколько часов. Это не первый после взрыва Церкви случай, когда она была серьезно ранена, но каждый раз надо было вновь напоминать себе об осторожности.
Стук в дверь выдернул Мерриль из состояния дремы, в котором она пребывала. Она уже подумала, что это будет та целительница, что ей помогала и приносила зелья, но ко стуку еще добавился голос Карвера. Она уже не помнила, когда с ним рассталась, по ощущениям как будто вчера. Слишком мало что происходило за все это время, чтобы понять, сколько времени уже прошло. Было сложно удержаться от соблазна пойти открывать дверь замотавшись в одеяло, но она все-таки заставила себя надеть легкую накидку. Пока шла к двери даже успела замерзнуть и пожалеть обо всем. Особенно с учетом того, что рядом со входом сквозило так, что как будто ее сейчас сдует. Но она все-таки открыла дверь нараспашку, стараясь не думать о том, что сейчас чувствует каждое колебание воздуха вокруг себя.
- Привет, не ожидала, честно говоря, тебя увидеть. Что с твоей рукой? – она заметила перевязь, которая болталась у Хоука на шее.  Конечно, по сравнению с количеством повязок, что у нее под одеждой были, это было сущим пустяком, но о своих проблемах Мерриль хотя была бы в курсе. Потому пусть и отошла в сторону, но продолжала держаться около входной двери, подпирая стенку. На ногах она все еще не слишком твердо стояла.

Мерриль не сразу это осознала, но она поняла, что переживала. За Карвера, за Авелин, этот демонов Киркволл даже. Наверно глупо, наверно напрасно. Но только сейчас, видя перед собой Хоука, пусть и целого, но с этой перевязью, Мерриль понимала, что ей было не просто скучно. Да, ей хотелось всеми силами отстраниться от этой бесполезной никому не нужной войны. Она уже давно устала сражаться за идеалы которых не особо понимает. Но при этом Мерриль не могла думать ни о чем другом, все ее внимание было приковано к одной лишь теме. И сейчас, находясь в вынужденном заточении, она чувствовала себя оторванной.  Что если с ее друзьями беда, а она даже не может узнать об этом, пока отлеживается в эльфинаже?
Она постаралась улыбнуться в ответ на слова Карвера, не повторяя слова, которые звучали бы из ее уст точно также. Конечно голос разума ей твердил, что Карвер взрослый парень, который вполне может справиться с тяжелыми обстоятельствами и нет даже в осажденном Киркволле никакой напасти, которая бы ему навредила. Но одно дело успокаивать себя подобными рассуждениями и совсем другое – знать, что он жив, в порядке, стоит вот прямо перед ней.
- Нет, ничего страшного, правда, - Мерриль искренне попыталась выглядеть чуть лучше, чем она себя чувствует. Даже выпрямилась немного, стараясь не дрожать. Хотя нет-нет, а рука сама старалась держаться за стену покрепче. Да и в мыслях постоянно мелькала идея захлопнуть эту проклятую дверь и отойти подальше, чтобы не чувствовать проклятый сквозняк. Огромного труда это стоило сделать не сразу после того, как Карвер пересек порог. Это бы выглядело совсем жутковато. Но она все-таки спокойно смогла закрыть за ним дверь и отойти чуть дальше, к камину, который никто не зажигал уже давно.
- О, кажется, я помню его. Гаррет с ним ходил когда-то, - с трудом опознав посох, который принес Хоук, Мерриль чуть улыбнулась. Пусть это не такое яркое напоминание о хорошем, как ее деревянная галла, но все-таки это было напоминанием, - Спасибо. Не нашелся и не нашелся, Фен’Харел с ним. Этот тоже вполне сойдет, - Мерриль с трудом представляла, зачем Гаррету нужна была такая обширная коллекция этих самых посохов, но он видимо просто подбирал занятные экземпляры по мере своих приключений. Она лично даже не помнила, откуда у нее появился ее последний – тоже наверно Хоук подарил.
- Ну, немного зябко. И все пощипывает, - Мерриль попыталась не придавать значению тому факту, что чувствует себя не очень хорошо. Как и положено той, кого накануне усиленно пытались убить, тыкая мечами, топорами стрелами и прочими инструментами убийства. Правда она поняла, что сейчас наверно Карвер оставит ее в одиночестве по причине, чтобы она лечилась и отдыхала, - да только не думай, что я тебя гоню, я тут в одиночестве скоро с ума сойду! – она постаралась пересечь комнату, присев на краешек кровати, подтыкая под себя одеяло. Но это не особо помогало.
- Я… даже не поблагодарила тебя толком, - она подняла взгляд на Хоука. Обычно в голове был сплошной сумбур, но сейчас из-за своего собственного болезненного состояния, ей хватало сил, чтобы генерировать мысли понемногу, так, чтобы язык поспевал за ними, -  Ты невероятно замечательный парень, Карвер. Я знаю, у тебя все, наверно, непросто и полно своих бед, но я безмерно рада, что ты здесь. Да что там говорить, если бы не ты, я бы там истекла кровью на стенах. Или меня кто-нибудь там добил бы, как опасного малефикара. Кем я и являюсь, - понурив плечи, она поняла, что должна была это сказать. Потому что осознание этого было таким болезненным и таким чувствительным сейчас. Словно она прямо сейчас вонзала в себя кинжал, вытаскивая наружу то, что было скрыто за пеленой оправданий и отговорок. Это ужасающее осознание, что же именно она приносила в жертву ради того, что считала помощью своему народу. И насколько тяжело ей сохранять твердость духа и принципов и не оступиться.

Почему было так больно? Почему она должна чувствовать себя столь ужасно? Мерриль вроде знала ответ на этот вопрос, но раз за разом она чувствовала себя глубоко запутавшейся. Несмотря на твердость принципов и ясность убеждений она чувствовала себя плутающей в потемках. «Темней всего всегда перед рассветом» в этот момент казалось возмутительной ложью. И эта абстрактность, эта надуманность происходящего оборачивалась невыносимыми мучениями. Казалось бы все очевидно, что будучи пусть и бывшей, но Первой, она должна идти по тому пути, который был связан с благом для ее народа. Неважно какой ценой, неважно через что придется переступить. Мерриль думала, что выбор окончательный. Но его приходилось делать раз за разом, каждое мгновение жизни. И каждый раз сомнения все также глодали ее. Вот как сейчас. Чувствуя его прикосновение, теплоту его рук, видя в его взгляде то, что ей было желанно и то, чего она боялась больше всего. Мерриль смотрела на Карвера и чувствовала, как слезы сами наворачивались на глаза.
- Карвер, - слова, которые так и хотели вылететь, были прерваны поцелуем. Таким сладким, таким волнительным. Таким больным и неправильным. Она подняла руку, накрывая его ладонь своей, чувствуя себя совершенно разбитой. В этот момент изо всех сил хотелось вернуться на войну, к ее бессмысленной резне, забыться в простом инстинкте, который не оставлял мест для раздумий. Мерриль немного отстранилась, прервав поцелуй, как бы ей не хотелось его продолжать, - пожалуйста, не делай все еще сложней, чем оно есть, - ей было больно и за себя и за Карвера, которому точно нелегко будет получить отказ. Но она должна была это сделать. Потому что потом иначе будет больнее. Даже не будучи специалистом в отношениях, Мерриль знала, что если дальше пустить все на самотек, все станет в разы сложнее, стоит только закончиться этой проклятой войне.
- Я знаю, что ты чувствуешь. Видела. Уже давно. Я чувствую что-то такое же. Но я не могу. Не хочу давать надежду, - Она с большим трудом находила слова. Ей даже не так важно было объяснить Карверу свою позицию, как объяснить самой себе. Заставить себя поверить в то, что не все впустую. Что все жертвы, которые она уже принесла, не будут зазря, - я не хочу больше, чтобы кто-то страдал из-за того пути, что я выбрала. Тем более ты. То, чем живу я, мои цели и стремления – все это ты не принимаешь и не понимаешь. И так и должно быть. Пусть так и будет, - вот почему у нее так? Чем же таким живут все остальные, что они могут себе позволить поступиться целями и ориентирами? А если она откажется от своих целей, то ее собственная жизнь ей покажется абсолютно пустой, серой бестолковой. Одной лишь любовью ее не заполнить, это безумие. Однако во что превратилась бы ее жизнь, если бы она отказалась от всех своих исследований, полностью забыв то, каково это – быть долийкой, быть Первой уже несуществующего клана?
- Я пойму, если ты от моего отказа, от моей неспособности полностью принять твои чувства обидишься и уйдешь, - Голос Мерриль в этот момент звучал крайне усталым, пока ее руки рассеянно блуждали по плечам и шее Хоука. Для нее это было бы очередным грузом вины, тяжелым, неприятным, но не невыносимым. Видит Митал, многим в этом мире она уже испортила жизнь. То еще чудовище, как и положено быть слухам о малефикарах. Ей самой было отвратительно почти до тошноты.
Мерриль зажмурилась, чувствуя как слезы продолжают гореть на щеках, пока в груди болело так, словно меч оказался. Лишь тяжело вдохнув и выдохнув пару раз, она смогла немного абстрагироваться от скорби и страданий. Лишь тоска и меланхолия заступали на место, пока долийка пыталась принять все, что могла.
- Я устала, Карвер. Устала быть покинутой, одинокой, не понятой никем и порицаемой всеми,- Мерриль сползла с кровати и почти что упала на колени перед Хоуком, чувствуя себя морально раздавленной. Она сама это с собой сделала и у нее не было возможности избежать этого, - я буду и без того ужасной, если буду умолять тебя побыть со мной хотя бы недолго, после того как я отвергла твои надежды. Когда ясно, что мы не можем быть вместе, - есть ли был предел эгоизма и самовлюбленности, за который она еще не перешла? Мерриль не знала. Но чувствовала, что сейчас могла продолжать стоять на коленях перед Карвером и просить его не бросать ее в этой лачуге. Не оставлять наедине с кошмарами. Но не смела надеяться даже на прощение.

- Дурень, - только и могла сказать Мерриль. Она, конечно, сама не лучше, сама наделала таких ошибок, какие Карверу и не снились. Но так хотелось образумить его. Хотелось, чтобы он забыл о ней, чтобы искал свое счастье где-нибудь в другом месте. Тедас достаточно велик, чтобы в нем можно было найти какую-то любовь помимо малефикара долийского происхождения. С кем-то, кого можно принять полностью, с кем-то без безумной идеи помогать чужому народу, с кем-то, с кем можно завести нормальную семью. Мерриль было горько от того, что она явно не могла быть той самой для Карвера. Как бы сильно ее сердце не хотело этого. Оно принадлежит  не ему, не ей самой, а только народу.
Однако он не уходил. Он был с ней. Мерриль в этот момент прокляла и себя и его. Было бы в разы легче, если бы Карвер ушел. Если бы все закончилось здесь и сейчас. А так она понимала, что будет больней и ей и ему. Но ничего не могла с собой поделать. Не было вообще никаких сил держать все в себе, держаться подальше от соблазнов и продолжать потихоньку убивать себя. Она слишком хотела быть живой и хотела любить. Пусть даже недолго, пусть даже несколько мгновений.
На этот раз она больше ничего не говорила. Поймав его губы своими, Мерриль прильнула к ним в долгом поцелуе, чувствуя сладостное тепло и мягкость. Руки вновь поднялись с плеч на шею, поглаживая мягко, но немного более уверенно. Сожаления  и рассудительность постепенно уходили прочь, прячась за простыми желаниями, которые были давно вытеснены и спрятаны.
Ей не хватало воздуха совершенно, но даже это не мешало прервать поцелуй насовсем. Каждым движением, каждым ласковым прикосновением Мерриль пыталась выразить то, что держала в себе очень долго. То, что пряталось за неловкой стеснительностью, за смущением от непристойных намеков, за осознанием одиночества и неприятия собственных ценностей окружающими. Как иначе можно было выразить то желание, переходящее в потребность быть любимой и любить самой.
Мерриль прильнула к Карверу почти всем телом, нуждаясь почти физически в его тепле, стараясь хоть как-то сбежать от лихорадочной нервной дрожи, что так сильно колотила ее, почти до физической боли. Но даже ноющие раны и порезы, что не зажили после сражения не могли остановить ее. Физическая боль была почти ничем по сравнению с тем вихрем эмоций, что сейчас почти поглотил ее с головой.
С трудом оторвавшись от его губ, Мерриль пересеклась с Карвером взглядом, уже не скорбя и жалея. Теперь же в ее глазах читалось желание, граничащее со страстью. Запретной, немного болезненной, но от которой никак нельзя было избавиться. Приподнявшись с колен, она присела обратно на кровать, утягивая за собой Хоука. Она все еще хотела, чтобы он был с ней. Больше, чем что бы то ни было еще.

Прикосновения жарких ладоней обжигали, вызывая сладостную истому. Мерриль тихонько млела от наслаждения. Все эти ласки, поцелуи, что подобно огню оставляли отметины на коже, будоражащие до дрожи по всему телу – все это сводило к одной мысли. Такой простой, такой банальной, но невероятно восхитительной. Она не одна.

Авелин нередко напоминала чрезмерно заботливую мать. Иногда можно было задаться вопросом, почему у нее нет собственных детей, но потом перед мысленным взором встает весь Киркволл, который сейчас горел и все вопросы такого характера как-то отпадали. Мерриль не то, чтобы жаловалась, но за время всего разговора капитан стражи смогла поинтересоваться аж три раза, как она себя чувствовала и предложить пару раз еще дома посидеть. Несмотря на достаточно вольную трактовку понятия «постельный режим», долийка считала, что она достаточно долго отлеживалась и в достаточной мере выздоровела, чтобы снова принимать какое-то участие в обороне города.
Киркволл не сильно горел и даже чувствовал себя немного лучше обычного, насколько можно судить об осажденном городе. Обстрел был редким, основными врагами был голод, холод и изоляция. Приступов больше не было, но армия Ваэля уходить совершенно не торопилась. Потому Авелин с большой неохотой поручила Мерриль походить по Рваному Берегу и поискать, есть ли там люди Ваэля, если да, то попытаться хотя бы подсчитать их примерное число.  Карвера она тоже к этому делу каким-то образом приплела, потому им вдвоем пришлось идти за пределы города.
Мерриль предполагала, что все будет куда сложнее. Что крайне тяжело будет держать в узде эмоции и все равно будет больно. Однако пусть и довольно странным образом,  но все вернулось более или менее на круги своя. Конечно не сказать, что была как раньше эта неловкость и смущение, как будто ничего между ней и Карвером не произошло. Но Мерриль старалась держать в своей голове мысль, что стоит осаде закончиться, как она покинет Киркволл. Расставание пусть и будет неприятным, но так будет правильно. Все временно, все мимолетно.
Босые ноги немного увязали в сыром песке, пока она неторопливо шла вдоль побережья. Ничего не было слышно кроме шума волн и свиста ветра. Долийка оглядывалась в очередной раз, думая о том, что Авелин просто отправила их проветриться и прогуляться, зная, что тут ничего нет. Ни одного следа, ни одного потревоженного кустика. На некоторые растения она тоже обращала внимание, пока ей не попалось одно искомое. Прервав путешествие, она достала нож и подойдя к мелким зарослям, начала срезать некоторые стебли.
- Ну хоть не совсем бесполезная прогулка, видимо, выйдет, - задумчиво поделилась она своими мыслями с Карвером. Хотя объяснять ему, зачем ей данная конкретная трава, было все-таки достаточно неловко. Мало ли, вдруг все усложнит и без того непростые отношения.

Состояние Карвера ей совершенно не нравилась. С покрасневшими глазами, огромными синяками и дерганным взглядом  он явно не создавал впечатление человека, у которого все хорошо. Да и лицо все исцарапанное не вызывало хороших ассоциаций. Впрочем, в понимании Мерриль это все можно было списать на плохой сон. У нее из-за магии крови иногда такие сны бывали, что жить не хотелось после них. Мало ли, вдруг Карверу не повезло и приснилось что-то очень дурное. Потому она решила не трогать его, так как ожидала, что разговор выйдет каким-то натянутым и пустым в любом случае. Да и не всегда же нужно было говорить друг с другом, иногда и помолчать можно.
Но чего она не ожидала, так это едкого и озлобленного выпада, стоило ей хоть раз рот открыть. Мерриль даже вздрогнула и замерла на пару мгновений, пытаясь понять, не показалось ли ей. Но видимо нет. Она прервала сбор трав и выпрямилась, с недоумением смотря на Хоука.
- Прости, я и не думала ни о каком запрете на разговоры. Если ты хочешь о чем-то поговорить, ничто не мешало тебе начать, - в ее голосе звучало больше замешательства, чем извинений или вины. Хотя бы потому что она даже не очень понимала, чем именно заслужила такую злость. Найдись у нее тема для разговора, которую хотелось бы обсудить, она бы начала этот разговор. Возможно да, стоило обсудить то, что между ними было, но Мерриль старалась держаться убеждений, что главное – точно разойтись, когда осада закончится. Но для этого нельзя было допустить новых моментов близости. Может потом силы воли не хватит.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – склонив голову набок, она спросила у Карвера обеспокоенно. Теперь ей стало казаться, что у него не просто дурное пробуждение. Ну встать не с той ноги можно, но прошло уже слишком много времени, чтобы прийти в себя и чувствовать себя хотя бы сносно. Но Хоук выглядел так, как будто свалится в обморок, то ли кинет в нее чем-нибудь тяжелым, стоит ей издать хоть звук, - давай вернемся? – сходу предложила Мерриль. Это казалось самым разумным решением из всех возможных. Если он дурно сейчас чувствует, то лучше уж быть в этот момент в городе, в поместье, где относительно спокойно.
Потому она сейчас даже не думала о том, чтобы продолжать идти вперед. Разведка ушла куда-то на задний план перед мыслью о том, что Карверу сейчас, возможно, нехорошо. Потом она как-нибудь извинится перед Авелин за невыполненное дело или может даже потом в одиночку сходит. Всяко лучше, чем так рисковать.

Одной из многих характерных семейных черт Хоуков, похоже, была безрассудная отвага и полное пренебрежение большинством сложностей и препятствий, кроме самых очевидных. Что Гаррет, что Карвер, оба совершенно не понимают, когда надо повернуть назад. Поначалу эта черта даже нравилась Мерриль, ее радовало следовать за Гарретом, невзирая на любые преграды.  Было что-то в этом восхитительное, подобное пренебрежение легко вдохновляло на подвиги. Только подумать, сколько захватывающих историй из этого потом можно придумать. А потом, когда судьба несколько раз покарала ее как следует за самоуверенность и легкомыслие, Мерриль уже перестала так хорошо относиться к подобному безрассудству.
- В том, что мы повернем назад, ничего страшного нет, правда, - Мерриль не знала, какие слова подобрать, чтобы уговорить Карвера повернуть назад. Сложно было подобрать подходящие слова, которые хоть как-то сбили бы эту проклятую самоуверенность и глупое пренебрежение. Даже если Хоук просто устал, эта усталость явно настолько серьезная, что мешает ему даже идти нормально, а не плестись, как побитый бродяга, - ты же не только собой рискуешь. Но и мной в том числе, - слова пусть и крайне эгоистичные, но из уст Мерриль это звучало неуверенно, будто предположение, но как еще уговорить Хоука? Что она выучила давно, так это то, что членам этой семьи вообще бесполезно указывать на то, что они там ранены, измождены и вообще находятся совсем не в том состоянии, чтобы пытаться дракона завалить. Без шансов, никакого самосохранения у них нет.
Оставалось надеяться, что они действительно смогут дойти до какой-то там возвышенности и по-быстрому повернуть назад к Киркволлу, так никого и не встретив. Мерриль со всех сил обратилась во слух, пытаясь поймать даже малейший нетипичный шорох, пусть это было довольно сложно в общем фоне Рваного Берега. Слишком много волн, разбивающихся о скалы, слишком много завываний ветра.
- А, это? – когда Карвер спросил о травках, Мерриль сразу потеряла остатки самоуверенности и замялась, не зная как подобрать слова, - это чтобы, ну… у той ночи, что между нами была последняя. Вот чтобы у нее, кхммм, последствий не было. Вот, - в голове было совершенно никаких мыслей, как это надо проговаривать правильно. Казалось бы, столько лет уже знает Изабелу, должна была привыкнуть к чему угодно, а нет, стоит попытаться выдать хотя бы предположение о детях, сразу в мыслях начинает царить хаос.
Ситуация вообще плохая для обсуждения таких тем. Да и каких бы то ни было тем вообще. Мерриль даже не вникла в слова о признании Карвера в чем бы то ни было, как услышала что-то имеющее ритм шагов. На мгновение она даже испугалась, как и положено той, кто в последней схватке чуть не погибла. После такого постоянно придется напоминать себе об осторожности. Долийка переглянулась с Карвером, убедившись в том, что он тоже заметил этот звук и метнулась в сторону, прячась в овраге. В голове возникла мысль, что, скорее всего на самом деле им это не особо поможет, потому что их следы на песке все равно заметны и у солдат Ваэля, если они не будут совсем слепыми, точно возникнет подозрение. Потому она даже не стала ждать, когда их обнаружат, а просто начала готовиться к бою. Пока их не видели, у нее была всего одна возможность спокойно сделать хотя бы одно заклинание без особых помех и сложностей. И она этой возможностью воспользовалась, побуждая каждое растение в округе, пустить корни и схватить каждого, кто ступил на тропу рядом с ними.